Первое знакомство с Максимом, одним из жителей усадьбы «Е», состоялось в 1953 году. Тогда в слое восьмого яруса — а этот ярус датируется 1369—1382 годами — был найден обрывок берестяной грамоты № 91. Это начало письма, автор которого со вкусом повёл неторопливую речь: «Поклонъ от Ларьяна ко свату моему Максиму. Тако…». Что следовало за этим «тако», узнать не довелось: вся остальная часть письма безжалостно оторвана.
Минуло четыре года. Раскоп, заложенный на основной части усадьбы «Е», прошёл слои XVI века, потом через толщу напластований XV столетия опустился на три метра, достигнув уровня восьмого яруса. И здесь Максим снова подал весть о себе, на этот раз написанную уже собственной рукой: «От Маскима ко десясцянамо. Дать Мелеяну 8 деже, накладо и ве(р)ши. А ты, старосто, сбери».
В этой записке, сохранившейся целиком и получившей № 253, Максим, который пишет своё имя в варианте «Маским», отдаёт хозяйственные распоряжения старосте деревни Десятское. «Десясцяне» — жители этой деревни. Крестьянин Емельян должен вернуть Максиму выданную ему ссуду зерном вместе с набежавшими процентами, «накладом», — всего восемь дежей. Старосте предписывается забрать у Емельяна этот долг. А затем новые известия о Максиме были найдены одно за другим.
Вот грамота № 271, возможно, одна из самых замечательных берестяных грамот вообще. Она сохранилась почти целиком, написана изящным и уверенным почерком человека, привыкшего и любившего писать: «Поклоно от Якова куму и другу Максиму. Укупи ми, кланяюся, овса у Ондрея. Оже прода, возми у него грамоту. Да пришли ми цтения доброго. Да вести ми прикажи о… дее во годе. Оже ти ту не буде овса и… Возми со собою».
Кум и друг Максима Яков нуждается в овсе. Он просит Максима купить для него овес у Андрея. Если тот согласится продать, нужно взять у него какую-то грамоту, может быть, расписку в получении денег за овёс. Что должен сделать Максим, если не будет овса, сказать затруднительно; эта часть письма пострадала.
Всё это, конечно, очень интересно. И нужно надеяться, что Яков не остался без овса. Однако самое интересное содержится в той фразе, которую я сознательно пропустил при изложении письма Якова. Яков пишет Максиму: «Пришли мне чтения доброго». Ему нужна интересная книга. Здесь не может подразумеваться книга богослужебная. Если бы Якову нужна была книга для церковной службы, он точно назвал бы её, потому что выбор таких книг был строго регламентирован.
Якову нужно какое-то занимательное чтение. Может быть, летопись. Или воинская повесть. Или переводная повесть. Или житие какого-нибудь военного святого, которое для средневекового читателя было тем, чем для современного — приключенческие романы. Максим знает вкусы своего кума и друга Якова и сам решит, какую книгу выбрать, чтобы она понравилась Якову.
Впервые из этого письма мы убедились, что грамотность, широко распространённая в Новгороде, развивала у некоторых людей вкус и охоту к чтению. И, между прочим, познакомились с результатами этого привлекательного процесса. Письмо Якова написано свободно, живым, не связанным языком, принадлежащим человеку интеллигентному. Но это письмо важно и для характеристики нашего Максима. Человек, который мог выбрать для своего друга интересную книгу, несомненно, должен был располагать библиотекой таких интересных книг. А это незаурядная деталь. Кроме того, он, наверное, был неплохим человеком, если друзья не стесняются нагружать его поручениями.
А вот ещё одно письмо к Максиму — грамота № 272. Его автор далеко не так благодушен, как Яков. Напротив, он раздражён. И не без причины. Почитаем, что он пишет: «От Савлия ко Максиму. Како стоя пришли конь. Цему мя еси погубиль. Въ другы рядъ рать ударила подо Копорию, а я безъ другого коня животъ пометаль, а иное розроняль. А ноне пришли… Полохе ли буде, на одиномо коне не дома… ни дровна, ни матери послати на цемъ. А… ти …те. А съ мною,..».
Письмо дошло до нас в обрывке, но смысл его целиком понятен: «От Савлия к Максиму. Немедленно пришли коня. Зачем ты меня погубил? Во второй раз рать ударила под Копорьем, и я без второго коня имущество побросал, а иное растерял. Пришли же теперь… Если будет тревога, на одном коне нет дома (возможности что-то сделать) — ни дров (привезти), ни матери послать не на чем…».
Копорье — новгородская крепость неподалёку от побережья Финского залива. Этот пункт нетрудно найти и на современной карте. Сражения около Копорья происходили часто, в том числе и в XIV веке. Там новгородцы могли драться и с немцами из Прибалтики, и со шведами из-под Выборга. Правда, в годы, которым соответствуют напластования восьмого яруса, никаких сообщений о битвах под Копорьем нет. Однако наше внимание должно привлечь летописное сообщение 1377 года о том, что новгородские «люди молодые» ходили воевать к «немецкому городку на Овле». Этот городок находился в «Каянской земле», «на море Окияне», и, следовательно, у Новгорода тогда было столкновение со шведами. Может быть, именно тогда и ударила под Копорье рать, чуть не погубившая Савлия.
По тону письма видно, что Савлий не был воином. Он, связанный какими-то отношениями с Максимом, жил под Копорьем, оказался в полосе военных действий и едва унёс оттуда ноги, в чём склонен обвинять Максима. Если бы тот дал ему ещё одну лошадь, то Савлий смог бы на двух лошадях увезти из дома всё ценное имущество. И вообще вторая лошадь очень нужна ему в хозяйстве. Без нее, как без рук: ни дров привезти, ни к матери съездить…
Савлий ведёт счёт обидам, виновником которых оказался Максим. Он пишет, что тот его «погубил». И начинает своё письмо не очень вежливо. Обратили внимание, что в нём отсутствует слово «поклон»? Раздражённому Савлию не до церемоний.
И вот ещё обрывок грамоты № 279, найденный на усадьбе «Е» в восьмом ярусе: «Поклонъ от старосте от Михале и от всехъ пашезерчевъ къ сотьскымъ, къ Максиму, и ко Онании, и к Къст…».
Пашезерцы, жители села Пашозеро, доныне существующего на одноименном озере, из которого вытекает приток Свири река Паша, пишут в Новгород сотским, называя их по именам: к Максиму, к Анании, к Костянтину… Сотские в Новгороде были важными персонами. Они ведали сбором государственных доходов с чёрного населения и играли существенную роль в суде. Кое-что о них известно из летописи, а кое-что сообщили и берестяные грамоты. Всего в Новгороде было одновременно десять сотских. И наш Максим назван первым из этого десятка.
Пять берестяных грамот близко познакомили нас с владельцем усадьбы «Е» Максимом. Землевладелец, отдающий распоряжения сельскому старосте, владелец библиотеки, обладатель должности сотского, человек, покупающий для своего кума и друга овес, виновник разорения Савлия, отец семейства (помните – «Поклон от Ларьяна ко свату моему Максиму»? Сватами могут быть только отцы взрослых детей). Что ещё можно сказать о Максиме?
Выйдем за ворота его усадьбы, пересечём перекресток Великой и Козмодемьянской улиц и войдём, как тысячу раз входил сам Максим, во двор его соседей, на усадьбу «И», которая — напомню — принадлежала посадничьему роду Онцифоровичей. Нет ли у них каких-нибудь вестей о Максиме?
Есть! Вот письмо, написанное его рукой. Посмотрите, так же нацарапано «w», те же «м», «ы», «д», «с», «к», что и в письме Максима старосте. Все буквы в обеих грамотах написаны, несомненно, одним человеком. Да и слово «Максим» он пишет по-своему: «… от Маскима». Это найденная ещё в 1955 году на усадьбе «И» в слоях середины XIV века грамота № 177: «Пок(л)оно от Маскима ко попу. Даи ключи Фоми. А ты пош(л)и Григорию Онефимова. Что буде надоби… ат .. . …е Фома».
Вот он и попом командует! Новый штрих к его характеристике.
Что ж! Единственная грамота от Максима на соседней усадьбе особой погоды не делает. Ребятишки в древности могли затащить. Или поп зашёл в гости к Юрию Онцифоровичу и выбросил полученное от Юрьева соседа и уже прочитанное письмо.
Но вот еще один документ — берестяная грамота № 370. Она найдена на усадьбе «И» в восьмом или девятом ярусе, то есть написали ее в те же годы, когда Якову захотелось развлечься интересной книжкой, а Савлий удирал на единственном коне из-под Копорья. Написали её крестьяне – «сироты», и содержит она слёзные жалобы, о которых уже подробно рассказано в другом месте. Нашли ее при раскопках 1959 года. И замечательна она сейчас для нас тем, что начинается словами: «Поклонъ ко Юрью и к Микссиму от всихъ сиротъ…».
«Сироты» писали не очень грамотно. Их письмо изобилует ошибками. Вот и вместо «Максиму» они написали «Микссиму». Но что это за Максим? Наш ли знакомый? Или его тёзка, случайно оказавшийся в компании с Юрием?
Связь этого Максима с усадьбой «И» и Юрием Онцифоровичем даёт возможность установить самым конкретным образом их взаимоотношения. Вот что рассказывает летопись под 1376 годом. Зимой в начале года новгородский архиепископ Алексей решил отказаться от своего высокого сана и удалился в один из монастырей под Новгородом, предоставив новгородцам поступать, как им заблагорассудится. Мы не знаем, что заставило обидеться владыку Алексея, но обиделся он, по-видимому, всерьёз. Новгородцы «в скорби великой» гадали так и эдак, а потом надумали отправить послов к московскому митрополиту, чтобы и он включился в уговоры закапризничавшего владыки. Послы привезли Алексею митрополичье благословение, и тот вернулся в свой сан, и «рады были новгородцы своему владыке». В этом эпизоде для нас особый интерес представляют имена ездивших в Москву новгородских послов. Это были архимандрит Савва и «Максим Онцифорович с другими боярами».
Максим Онцифорович. Но ведь и Юрий тоже Онцифорович! Значит, «сироты» пишут братьям Онцифоровичам: «Поклонъ ко Юрью и к Микссиму…». Выше мы насчитали немало представителей семьи Мишиничей-Онцифоровичей, имена которых запечатлелись в берестяных грамотах и в надписях на найденных при раскопках предметах. А это еще одно имя: Максим Онцифорович, брат Юрия и Афанасия.
Да, но из этого вовсе не следует, что наш Максим и Максим Онцифорович грамоты № 370 — одно и то же лицо. Один живёт на усадьбе «Е», а другой связан с усадьбой «И». Мало ли на свете людей с одинаковыми именами? И разве люди с одинаковыми именами не могут жить по соседству? Конечно, находка в одном слое, но в разных местах огромного раскопа таких писем ещё не доказывает тождества двух Максимов. А было бы неплохо, если бы наш Максим к тому же оказался бы ещё и дипломатом да вдобавок братом прославленного посадника и сыном другого — ещё более выдающегося деятеля новгородской истории!
Ну что же! Так в самом деле и оказалось. Летом 1957 года на усадьбе «Е» была найдена ещё одна берестяная грамота, начинающаяся словами: «Поклоно от Маскима…». Я подчёркиваю: «От Маскима», а не «От Максима». Это грамота № 290, сохранившаяся в обрывке. Самое интересное в ней — имя адресата и обращенная к нему просьба:
«Поклоно от Маскима ко Гюргю. Беи чело батку…»
Максим пишет Юрию («Гюрги» — это древняя форма имени Юрий) и просит его кланяться отцу. Это переписка двух братьев, детей Онцифора, Правда, найдена грамота № 290 в слоях первой половины XIV века, точнее — в прослойках с дендрохронологической датой 1299—1340 годы, что дало основание А. В. Арциховскому написать: «Надо отказаться от искушения видеть здесь братьев Юрия и Максима Онцифоровичей. Стратиграфия этого не позволяет. Да и имя Гюрги слишком архаично».
Такой вывод, однако, слишком поспешен. Если мы сравним грамоту № 290 с грамотами № 177 и 253, то узнаем уже хорошо нам знакомый почерк Максима. Не было тёзок Максимов, Был один Максим Онцифорович, сын и брат посадников, новгородский дипломат, он же владелец библиотеки, покупатель овса, сотский и разоритель Савлия.
Стратиграфия находки – то есть её дата, определяемая положением в культурном слое — не так уж противоречива. Если к началу 1380-х годов у Максима были уже взрослые дети, то родился он до 1340 года. Юрий Онцифорович в летописи упоминается впервые под 1376 годом, когда он был уже важным боярином и сопровождал архиепископа в Москву. В том же году выполняет свое дипломатическое поручение Максим Онцифорович. Значит, оба они появились на свет, скорее всего, еще в первой половине XIV века. Если даже письмо Максима Юрию написано и в пятидесятых годах, оно легко могло оказаться в чуть более раннем слое, будучи затоптано в грязь или же попав в небольшую яму.
Существует ещё одно важное свидетельство принадлежности Максима к потомству Варфоломея Юрьевича. Напомню, что Юрий Онцифорович был инициатором сооружения Колмова монастыря, в котором он и его потомки были похоронены. Сохранился синодик (поминальная книжка) XVII века этого монастыря, в котором записаны имена членов создавшей его семьи — «Варфоломея, Луки, Максима, Аньсифора, Георгия, Григория». Надо полагать, что эти имена были вписаны в синодик сразу после смерти Юрия (он назван здесь в официальной, канонической форме «Георгием»), так как среди них нет ни Михаила, ни Настасьи, ни их детей.
И вот ещё о чем нужно сказать. Мы уже знаем, что Онцифоровичам на Великой улице в пределах раскопанного участка принадлежали две усадьбы: «Д» и «И». Теперь к ним прибавляется третья — усадьба «Е», которой владел в середине XIV века Максим Онцифорович, но среди обитателей которой был и человек, собиравший карельские дани и принадлежавший, нужно думать, к семье Максима. Ведь подавляющее большинство «карельских» грамот найдено как раз на усадьбе «Е». Звали данника Григорием. И не он ли упомянут в колмовском синодике среди прочих потомков Варфоломея? Впрочем, такое предположение придется отвергнуть уже в следующей главе.
Напомню также, что именно здесь, на усадьбе «Е», найдена печать Афанасия Онцифоровича, брата Максима, и грамота, адресованная Афанасию и Юрию.
И ещё. Выше уже упоминалась духовная грамота Орины, правнучки Юрия Онцифоровича. Это самый поздний документ семьи Онцифоровичей, написанный незадолго до падения Новгорода. До последнего времени о нём было известно по очень краткому упоминанию в одном историческом труде, изданном свыше ста лет тому назад. Предполагалось, что он безнадежно утрачен. Однако в недавнее время Вадим Иванович Корецкий обнаружил в архиве копию этой духовной, снятую в конце XVII века. В ней подробно перечисляются земли, завещанные Ориной Колмову монастырю. В числе этих земель названа унаследованная ею от предков «волость на Паше». Вспомним, что к этой волости имел самое прямое отношение владелец усадьбы «Е» Максим, среди переписки которого обнаружено и берестяное письмо «от всех пашезерцев».
Наше представление о посадничьей усадьбе с каждой новой грамотой усложняется, а картина этой усадьбы становится всё более детальной. Три связанные друг с другом усадьбы на перекрёстке Великой и Козмодемьянской улиц принадлежат одной семье. Здесь не только ведут счёт доходам с вотчин и отдают хозяйственные распоряжения. Сюда не только идут письма об урожаях и ценах на рожь, оброках и тяжелой жизни вотчинных крестьян. Здесь, в этих усадьбах, контролируют государственные доходы, поступавшие и через сотского, и через карельского данника. Здесь решают вопросы войны и мира. Здесь, как нельзя нагляднее, видно, что управление крупной вотчиной и государством находится в одних руках. И это руки крупных 6ояр, владеющих Новгородом и Новгородской землей, как своей вотчиной.
В. Л. Янин Я послал тебе бересту…