Кроме пяти берестяных грамот с карельскими именами и местностями Карельского перешейка, о которых только что было рассказано, экспедиция добыла на Неревском раскопе ещё три письма того же происхождения. Эти три грамоты найдены на усадьбе «Е», но две из них обнаружены в слоях самого конца XIV века, а одна извлечена из слоя середины XIII века.
Разложим-ка теперь на столе все восемь этих грамот и посмотрим, что из этого получится. А получается то, что из восьми грамот шесть происходят с усадьбы «Е». Если при этом учесть, что из остальных двух одна найдена вне раскопа, а другая в древности была выброшена на улице, то ту же мысль можно выразить ещё определеннее. На восьми из раскопанных полностью или в значительной своей части усадеб не было найдено ни одной грамоты, своим содержанием связанной с Карельским перешейком, и только на усадьбе «Е» такие грамоты встречены. И встречены в заметном количестве. Элемент случайности тут роли играть не может. Ведь на Неревском раскопе и около него найдено свыше четырёхсот берестяных грамот, а интересующие нас концентрируются только на одной усадьбе,
Если бы все эти грамоты нашли в одном слое, всё было бы понятно. Мы сказали бы, что это часть переписки одного человека, тесно связанного с Карелией. Но тут этого не скажешь: разброс их дат достигает полутораста лет. Следовательно, с Карельским перешейком была тесно связана целая усадьба, а не один человек. И связь эта не прекращалась на протяжении нескольких поколений.
О характере этой связи в середине — третьей четверти XIV века мы уже знаем. Тогда с усадьбой «Е» были связаны «карельские данники». Эта переписка имела служебное значение. Однако оказалось, что и более поздние «карельские» письма связаны с принадлежностью усадьбы «Е» карельским данникам Новгорода. Об этом сообщили две грамоты конца XIV века, найденные на той же усадьбе.
Эти две грамоты обнаружены дождливой осенью 1956 года, когда раскоп, врезавшийся в толщу наслоений усадьбы «Е» примерно до уровня конца XIV века, уже готовили к консервации на зиму. На линии квадратов, примыкавших к стене раскопа, делались последние подчистки, упаковывались коллекции для отправки в Москву. Ещё работал насос, но через день-другой воду, заливающую раскоп и дружно проклинаемую всей экспедицией, перестанут откачивать. Ей некому будет мешать в работе. Напротив, она надёжно сохранит до будущего года недокопанный культурный слой. Скоро можно будет сбросить надоевшие брезентовые плащи… И вдруг: «Грамота!»
Пятьдесят четвертый раз в этом году звучал над раскопом ликующий крик «Грамота!» Грамота! И не одна, а сразу две в одном комке. Обе, к сожалению, не сохранились полностью. Что ж! Мы хорошо знаем, что иногда и обрывок стоит целого письма.
Внимание! Читаем грамоту № 248: «Беють челомъ корила погоская Кюлолаская и Кюрiеская Господину Новугороду. Приобижени есмь с нимечкоi половине. Оцтина наша и дидена отимана оу Вымолчовъ господь. А имали крецетея… лопь, i вьрьжи пограбиле, а сами есмь…»
Сразу же переведём, чтобы не мешали непонятные слова: «Бьют челом карелы Кюлолакшского и Кирьяжского погостов Господину Новгороду. Нам нанесён ущерб (людьми) из немецкой (то есть шведской) половины (Карелии). Отцовское наше и дедовское захвачено вымолецкими господами. А забрали кречетов… и верши (рыболовные снасти) ограбили. А мы сами…».
А о чем написано в другой грамоте — № 249? Да всё о тех же обидах: «Оу Питина сына оу 1 гале и оу Миките третиего лета… на 14 рубле». Грамота начинается как бы с середины фразы, хотя её первая строка не оборвана. Это страница из длинного письма, написанного на нескольких листах бересты. Такие странички из других писем встречались при раскопках и раньше. Судя по дальнейшему тексту, в начале страницы рассказывалось, как у Игалы Питина сына и Микиты в позапрошлом году («третьего лета») было отнято имущество на 14 рублей.
Читаем и переводим дальше: «Микулинь человекь Стень на… Коневыхъ Водахъ оу Жябия Носа оуби(ле оу) насъ …вуева сына и Кавкагалу. А оузяле товара на 10 рублевъ». Здесь всё ясно: Микулин человек Стень с кем-то из своих дружков убил Кавкагалу и другого карела, имя которого не сохранилось в грамоте полностью, и захватил товара на 10 рублей. Это случилось на Коневых Водах у Жабья Носа.
Дальше всё читается без разрывов: «Киреевь сыно и Новзе лопинь лоне оу Гювиева сына оу того жь Жябея Носа приехавше севилакшане 8 человек взяле товара на 5 рублевъ i лотку. На тых ежь Коневыхъ Водахъ оу Мундуя оу Вармина сына взяле 10 лендомъ рыбъ…» Грамота оборвана. От следующей строчки видны только самые верхушки букв.
О чём же всё-таки рассказывается в этих двух грамотах? Чтобы разобраться в запечатлённых в них событиях, вернёмся ко времени князя Юрия Даниловича, к войне 1323 года и договору, заключённому между новгородцами и шведами на Ореховом острове в истоке Невы.
В этом договоре не только описана «межа князя Юрия», в нём содержатся и другие установления, призванные регулировать жизнь карел на границе Новгородской земли и Швеции. Вот одно из них: «И да князь великiи Юрги со всемъ Новымъгородомь по любви три погосты: Севилакшю, Яскы, Огребу — корельскыи погосты». Желая устранить причину постоянных столкновений на границе, новгородцы передали Швеции три карельских погоста, до тех пор принадлежавших Новгороду. Их финские названия: Саволакс, Яскис, Эврюня. Эти три погоста составляли западную часть Карельского перешейка, а восточная его часть оставалась под новгородским управлением.
Вот другое из этих важных установлений: «А что нашихъ погостовъ новгородских воды, и земле, и ловищъ: Уловежи половина во всемъ, Ковкукали половина, Ватикиви половина, Сумовиси половина, Уксипя половина, Урбала половина, Кедевя шестая часть бобровъ, Кунустани шестая часть бобровъ; за рубежемъ — а то всё к Новугороду». Здесь перечисляются принадлежавшие новгородским карелам земли, рыбные ловли и бобровые угодья, находящиеся за «межой князя Юрия». Туда безотказно шведы должны были пускать новгородских подданных за своей долей урожаев и промыслов. А отсюда следует, что хозяйственные взаимоотношения на границе были сложны и опасны новыми столкновениями из-за определения доли доходов.
В грамоте № 249 перечислены такие столкновения. В ней вспоминаются обиды, нанесённые новгородским карелам на протяжении последних трёх лет. Главным местом действия в этих столкновениях оказываются Коневы Воды у Жабья Носа. Такой пункт хорошо был известен в древнем Новгороде. В 1534 году новгородский архиепископ Макарий, сетуя на нетвёрдость в христианской вере подвластного населения финноязычных областей, перечислял районы, жители которых продолжали молиться языческим кумирам. Вот некоторые из этих областей: «… от Норовы реки до Невы реки и от Невы реки до Сестрии реки, до рубежа свейских Немец, и от всей Карельской земли и до Коневых Вод и за Нево озеро великое, и до каянских Немец рубежа…». коневыми Водами назывался один из плесов на озере Сайма. Сейчас это плёс Оривеси. По-фински «ори» значит конь, а «веси» вода. На Оривеси находились богатые рыбные ловы.
Теперь обратите внимание, на кого жалуются в грамоте № 249: «В прошлом году у Гювиева сына у того же Жабья Носа севилакшане, приехав ввосьмером, отняли товара на 5 рублей и лодку… Вот кто, оказывается, виноват в обидах, перечисленных карелами в их берестяном письме: севилакшане, жители Севилакши, одного из трёх бывших новгородских погостов, уступленных «свейским немцам» в 1323 году. Авторы письма действительно «приобижены с немецкой половины».
«Приобижены с немецкой половины…». Но ведь это из другого письма, из грамоты № 248. Однако и в ней жалобы того же рода. Рыболовные верши пограблены у жителей Кюлолакши и Кирьяжского погоста, кречеты отняты у карел-охотников, притеснениям они подверглись на земле отцов и дедов, «приобижены с немецкой половины». Может быть, и семья Валита приобижена? Помните, о нём говорится в грамоте № 130: «У Валита в Кюлолакши 14 локти хери»?
А теперь остаётся сказать, что обида новгородских карел не осталась неотомщённой. Новгородцы собрали войско и под водительством своего служилого князя Константина Белозерского выступили в поход на «свейских немцев». Ну уж этого-то в грамотах нет, заметит любой читатель, это придумано, чтобы рассказ о двух последних находках 1956 года не остался без конца. Да, в грамотах этого нет, но давайте ещё раз сопоставим наши берестяные письма с летописными сообщениями,
Берестяные грамоты № 248 и 249 обнаружены в напластованиях шестого яруса, который, по данным дендрохронологии, датируется 1396—1409 годами. Вот о чем рассказывает под этими годами новгородская летопись:
«В лето 6904 (это соответствует 1396 году в нашем летосчислении) … Того же лета пришедше Немци в Корельскую землю и повоеваша 2 погоста: Кюрьескыи и Кюлоласкыи, и церковь сожгоша; и князь Костянтин с Корелою гнася по них, и язык изима и присла в Новъгород».
Видите, как краток летописный рассказ. И сколько добавили к нему берестяные грамоты, которые и сохранились-то не полностью, а в обрывках. Мы увидели, как исподволь, долгие годы испытывалось терпение жителей Кюлолакши, и Кирьяжского погоста, и Коневых Вод, и как в критический момент они обратились за помощью в Новгород, для которого они были не только плательщиками дани, но и союзниками и который был для них не только господином, но и защитником. По-иному мы смотрим теперь на живших в усадьбе «Е» карельских данников. Их обязанности не сводились к сбору даней и выколачиванию недоимок. Они внимательно следили за положением в подведомственном им районе. К ним поступают не только дани, но и жалобы. И как бы непрезентабельно ни выглядели наши две грамоты, от остальных их отличает одно важное свойство: главную свою роль они сыграли не в ХХ веке в качестве исторического источника, а в конце XIV века, когда их получение в Новгороде заставило звонить в вечевой колокол, собирать дружину и скакать неближним путем, чтобы отомстить за обиды Игалы Питина, Гювиева сына и Мундуя Вармина.
И ещё несколько слов о карельской грамоте, найденной в слоях середины XIII века. Это грамота № 292. На ней надпись в три строки: «Юмалануоли 10 нимижи ноули се хан оли омо боу юмола соудьни иохови».
Не очень понятно? Представляете, какие лица были у сотрудников экспедиции, когда, развернув грамоту, они пытались постигнуть, о чём же здесь речь? Смысл этого текста был понят Ю. С. Елисеевым, а последняя версия его прочтения принадлежит известному специалисту в области финской филологии Е. А. Хелимскому. Вот его перевод: «Божья стрела, 10 имён твоих. Стрела сверкни, стрела выстрели. Бог судный так производит (правит)».
Это заклинание, языческая молитва. Одна из тех, какие возбуждали негодование архиепископа Макария триста лет спустя. Пережитки язычества в XIII—XV веках в Новгороде были очень устойчивы даже в среде православного населения. Об этом, в частности, говорят нередкие при раскопках находки деревянных фигурок домовых. Так что ничего принципиально нового для представлений о средневековом Новгороде грамота № 292 не давала. Но не было людей счастливее лингвистов-финноугроведов, когда нашли эту грамоту. Дело в том, что она на триста лет старше всех известных сейчас текстов, написанных по-фински или по-карельски. Правда, неплохая находка?
Итак, восемь разновременных «карельских» грамот на одной усадьбе. Полтораста лет усадьба «Е» была тесно связана с Карельским перешейком. Думается, что эта связь достаточно прочна, чтобы сделать важный для нас вывод о наследовании должности данника в средневековом Новгороде. Право собирать дани в определённом районе, в нашем случае на Карельском перешейке, принадлежало определённой семье, которая поддерживала это право и охраняла его.
Этот вывод оказалось возможным подтвердить ещё одной группой берестяных грамот Неревского раскопа.
Первая из них — № 2 — была найдена ещё в 1951 году в слое конца XIV века; она написана на двух сторонах бересты: «Мекуевь бела росомуха. У Фоме З куници. У Мики 2 куници. У Фоме Сохудаль дару куницю. Вельяказа 4 куницаи. Гугморо наволоки куница. У Мятещи 2 куници. У Вельютовыхо 2 куници. У Воземута 2 куници. У Филипа 2 куници. У Наместа 2 бели. У Жидили куница. Воликомо Острове куница. // У Вихтимаса 2 белоки. У Гостили 2 куници. У Вельюта З куници. У Лопинкова 6 бело».
Снова карельские имена, но ведь Карелия — огромная страна. И названия местностей, фигурирующих в этой грамоте, обнаруживаются совсем в другом районе — в восточном Обонежье, в Водлозерском погосте: имеется в Водлозере Великий Остров и Гугмор наволок, а также Гостилов наволок (сравните с именем Гостила, за которым числятся две куницы). Но эта грамота не имеет никакого отношения к усадьбе «Е». Она найдена на соседней усадьбе «Б», располагавшейся на перекрёстке Великой и Холопьей улиц. Это обстоятельство понуждает обратиться к другим грамотам усадьбы «Б». В грамоте № 19 20-х годов XV века упомянута река Водла, впадающая в Водлозеро. А в грамоте № 131 конца XIV века её автор упоминает Пудогу (ныне город Пудож) в восточном Обонежье, реку Оять — левый приток Свири, озеро Сямозеро и реку Шую, находящиеся в западном Обонежье.
Отсюда достаточно определённый вывод. Если усадьба «Е» была связана с Карельским перешейком, то семья, живущая на соседней усадьбе «Б», имела такие же прочные связи с другим районом Карелии — Обонежьем.
В. Л. Янин Я послал тебе бересту…
Часть 1 Неревская эпопея. 1951-1962, 1969 годы.